Рождественская ночь. В доме тихо. Прекратилось даже потрескивание в камине. Остывающие угольки излучают мягкое свечение, освещая тёмный дом. У камина висят чулки — уже без подарков. В углу — обнажённая ёлка. Рождественские открытки, мишура и воспоминания связывают в памяти рождественскую ночь с рождественским днём.
Да, это рождественская ночь. А каким был день! Ароматный чай. Санта-Клаус. Клюквенный соус. «Большое спасибо». «Что вы, не надо». «Бабушка звонит». Ноги по колено в обёрточной бумаге. «Как раз в пору».
Фотовспышки.
Рождественская ночь. Ёлка, которая ещё вчера «росла» из горы подарков, теперь «растёт» из ёлочной подставки. Подарки — уже чья-то собственность. Смятая обёрточная бумага — в мусорном ведре. Посуда вымыта, а недоеденная индейка ждёт сэндвичей на следующей неделе.
Рождественская ночь. Последний рождественский гимн спет в десятичасовых новостях. Последний кусок яблочного пирога доеден зятем. Последний рождественский альбом отложен в сторону, исполнив в очередной раз свой ежегодный долг запечатления каштанов, снегопада в Рождество, красноносых оленей.
Рождественская ночь.
Отзвучал последний полуночный удар часов, мне пора спать, но отчего-то не спится. Мне не даёт покоя одна ошеломляющая мысль. На этой неделе мир был другим. На время он изменился.
Волшебная пыль Рождества блеснула на лице человечества, пусть мимолётно, напомнив нам о собственной ценности и о том, кем мы должны были бы быть.
В своих уговорах, докучании просьбами, вражде, мы забыли о том, что требуется от нас на самом деле. Мы убрали свои лестницы и гроссбухи, отложили ружья и хронометры. Мы сошли с беговой дорожки, оставили американские горки, обратив свой взор на Вифлеемскую звезду.
Это — время веселья, потому что, более чем когда-либо ещё, мы думаем о Нём. Более, чем в другое время, Его имя на наших устах.
А что в результате? В течение нескольких драгоценных часов наша тоска по Небесам сливается воедино, и мы становимся хором. Любительским хором портовых грузчиков, адвокатов из Бостона, нелегальных иммигрантов, домохозяек и тысяч других людей, полагающихся на эту Вифлеемскую тайну. Да, на самом деле такой хор существует. Мы поём рождественские песни, взбудораживая даже самых сонных пастухов, указывая им на Младенца-Христа.
В течение нескольких драгоценных часов люди смотрят на Него. Христос Господь. Те, которые прожили год, не обращая на Него внимания, вдруг снова видят Его. Люди, привыкшие употреблять Божье имя всуе, останавливаются, чтобы воздать Ему хвалу. Глаза, сейчас незамутнённые гордостью, восхищаются Его величием.
Вдруг Он — везде. В ухмылке полицейского, когда тот останавливает несущийся микроавтобус с подарками для детдома.В сиянии глаз официанта с Тайваня, когда тот рассказывает вам о предстоящей рождественской поездке на родину, чтобы повидать детей.
В чувствах отца, который слишком переполнен благодарностью, чтобы закончить молитву перед ужином.
Он — в слезах матери, когда та встречает дома сына, вернувшегося из-за морей.
Он — в сердце человека, который провёл рождественское утро в автопробке, раздавая холодные бутерброды с колбасой и горячие пожелания.
Он — в торжественной тишине толпы в торговом центре, когда хор начальной школы поёт: «Там, в яслях».
Эммануил. Он — с нами. Бог прошёл рядом.
Рождественская ночь. Через несколько часов начнётся уборка, погаснут огни, ёлки выбросят. Тридцать шестой размер поменяют на сороковой, а рождественские яства будут продаваться за полцены. Жизнь скоро снова будет нормальной. Щедрость декабря обратится в январские счета, а волшебство начнёт увядать.
Но пока эта сказка всё ещё длится. Может, поэтому я до сих пор не сплю. Я хочу ещё немного насладиться этой атмосферой. Я хочу помолиться, чтобы те, кто видят Господа сегодня, продолжали искать Его и в августе. И я не могу не задержаться на одной фантастической мысли: «Если я могу сделать столь много скромными молитвами, неуклюже обращёнными к Нему в декабре, насколько больше смог бы сделать Он, если бы мы думали о Нём каждый день?»
